Аляска – Крым: сделка века  - Сергей Богачев

Государь окончил свою короткую речь, но никто пока не решился взять слово.

– Как, впрочем, и Турции, но это мало что меняет. И через Босфор также воспрещается проход всяких эскадр независимо от флага.

Александр II проследовал к своему креслу у стола и сел, положив ногу на ногу. Члены этого импровизированного совета при дворе после жеста хозяина кабинета таки сели на подготовленные для них места, но министру иностранных дел, борющемуся в этот момент со своим пульсом, всё же пришлось опять подняться.

– Карл Васильевич… Потрудитесь сформулировать мне и всем присутствующим мнение вашего ведомства. Попытайтесь при этом не растекаться мыслью по древу. О лаконичности прошу и всех остальных. Мне нужно знать ответ только на один вопрос – принимаем мы ультиматум или нет. Как следствие – сможем ли мы оправиться от такого удара… Прошу…

– Ваше Императорское Величество, я буду краток… Союзники недовольны содержанием этого документа. Они считают, что эти условия не удовлетворяют их амбиций и они в праве требовать большего.

– На основании чего? В войне определился победитель? – перебил своего министра Император.

– После падения Севастополя они себя таковыми считают. Я не уверен, что дальнейшее наше сопротивление не приведёт к ухудшению положения на театре военных действий, и тогда уж точно условия мира буду иными. Более тяжёлыми.

Рассматривая поверхность стола, Александр II провёл рукой по усам, будто проверяя их и без того идеальную линию.

– Михаил Семёнович, соблаговолите высказаться… – слово переходило к наместнику Кавказа, светлейшему князю Воронцову.

– Вижу в принятии условий тяжёлый, но такой нужный нам выход. Можем потерять Польшу или Финляндию. Или и Польшу и Финляндию. Сейчас поступившись гордыней, сможем голову поднять со временем. Время – наш друг и союзник.

– Генерал-адъютант Орлов… – Государь выслушивал своих советников в том порядке, в котором они расположились в кабинете.

– Ваше Императорское Величество… Верхом самонадеянности я считал бы слепую веру в нашу победу, когда ни одна из держав нам не подставит плечо. Согласен с князем Воронцовым. Польша и Финляндия меньше пятидесяти лет в составе Империи. Это одно поколение. Союзники долго думать не будут. Это они сейчас не решились – еще год войны, и условия будут другими. По сравнению с такими опасностями, жертвы, которых от нас теперь требуют, ничтожны, минимальны и на них должно согласиться…

– Барон Мейендорф.

– Дальнейшее ведение войны ослабит казну настолько, что мы неизбежно придём к банкротству. Не вижу в этих условиях ничего такого, что помешало бы за некоторое время восстановить состояние казны и армии. Пусть потешатся. Пока что…

– Граф Киселёв.

– Народ истощён и зол. В каждой войне есть смысл, если она ведёт к победам. Викторию же в одиночку не одержать. Следует согласиться и искать союзников в Европе. Союзников против Британии в первую очередь. Те никогда не успокоятся. Мир с Англией – всегда явление временное, пока лев не отоспится и не залижет раны.

– Граф Блудов.

– Ваше Императорское Величество, моя позиция Вам хорошо известна. Быть в числе великих держав – значит нести крест ответственности. Я не знаю, что мы потом скажем сербам. Я не найду слов для наших моряков. И не сумею оправдаться перед православными, что в Турции осеняют себя таким же как и мы крестным знамением. Условий не принимать. Таково будет моё слово.

Император встал с кресла и, всё так же держа руки за спиной, опять подошёл к окну – теперь ему следовало принять решение. После долгого молчания, за время которого каждый из выступивших продумал сказанное ним еще раз и убедился в собственной правоте, Император огласил свой вердикт:

– Посему и быть. Каждый из вас сказал слова, ведомый искренним желанием благополучия России. Нессельроде – повелеваю вступить в переговоры и готовить мирную конференцию. Всем спасибо. Великий князь, останьтесь…

Константин Николаевич всё это время не сказал ни слова, но он был посвящён в тему вечернего собрания в Зимнем.

– Скажи мне, брат… – Император обратился к Великому князю, когда дверь кабинета закрылась за графом Орловым, выходившим последним. – Ты, как адмирал, как управляющий морским ведомством, сможешь ли повторить то чудо, что сотворил вместе с Путиловым[8]?

– Ваше Императорское Величество, как это сделать, мы понимаем. Но как же запрет на флот в Чёрном море?

– Пока Нессельроде будет торговаться, нам нужно уже размышлять на десять лет вперёд. Как запретили, так и отменят. Не бывает вечных договоров. Вон, Австрия – тому пример.

– Только наш великий предок мог с мужиками флот на Плещеевом озере заложить, – князь Константин взглядом указал на портрет Петра Первого. – Времена другие. Топором да сноровкой уже не управиться. Слова Горчакова мне запомнились: пока мы три месяца полки в Крым ведём, пока порох на подводах тащим, англичане всю Европу на судах за месяц обходят.

– И флот будет, и Севастополь. Пусть дипломаты свои интриги плетут. Наше дело – быть готовыми, когда они одержат победу на своём фронте, а для этого… Ты готов, брат? Только тебе могу доверить.

– Не впервой, государь. Мужики на путиловских верфях говорили – сдюжаем. На тот случай план уже продуман в общих чертах: была бы железная дорога до Севастополя, разве решились бы союзники на осаду? Нет. Был бы флот броненосный, подошли бы на рейд? Точно нет. Металл нужен. Наш металл. Тогда и лист броненосный сделаем, и рельс. Немногим больше мы, чем Англия, нам без дорог будущего не видать.

– Ну что ж… Чем сложнее цель, тем интересней к ней идти. Я так понимаю, ты, Константин Николаевич, согласен. Теперь с тебя спрос будет и за флот новый, и за дороги железные…

11 ноября 1863 г. Форт Константин. Кронштадт.

Порывистый ветер с моря гнал коричневые волны с залива в сторону Маркизовой лужи[9]. Еще немного – и лёд покроет поверхность Невской губы хрупкой коркой, которая затем за пару ночей превратится в прочный панцирь, делая невозможным полноценное судоходство.

Суета в форте «Великий князь Константин», как это обычно бывает в частях, предвосхищала визит высокой инспекции. Матросы сновали поодиночке и группами, передвигая необычного вида деревянные конструкции с подвешенными на них цепями железными листами, опиравшимися на дощатую стену. Со своих позиций были сняты два орудия – одно, английское, 68-фунтовое, системы Дандаса, другое, только поступившее в форт, производства завода Круппа. Пушки установили на расстоянии двухсот метров от железных щитов, служивших в данном случае мишенями.